Александр Соколянский («Время новостей»):
«В спектакле Карбаускиса, сыгранном на сцене МХТ, мы не обнаружим ни глубинного трагизма „Мертвых душ“, ни гоголевского мистицизма, просвечивающего сквозь словесную ткань поэмы, ни знаменитых „лирических отступлений“, но что-то, не позволяющее забыть об их наличии, все-таки имеется. Например, пластика Сергея Безрукова (Чичиков), который умеет как-то вдруг замечательно скорчиться, съежиться и просеменить к собеседнику на цыпочках, высоко вскидывая согнутые в коленях ноги. Не то перед нами одна из крыс, приснившихся Городничему, не то „трясущийся, хилый бесенок с жабьей кровью“, исконный враг и мучитель Гоголя, о котором писал в своем эссе (1944) Владимир Набоков, — а ведь секунду назад персонаж Безрукова лучился поддельным (но сколь похожим на натуральное!) обаянием».

Ксения Ларина («Театральные Новые известия»):
«Миндаугас Карбаускис поставил спектакль о «традиционных российских ценностях». О том, как мы холим и лелеем то, что в ином обществе называется преступлением. О нашем врожденном умении обращать грех в добродетель и засыпать умиротворенным сном, не слыша и не замечая, как горит земля под нашими ногами. «Русь-тройка» мирно пасется за воротами и, судя по всему, мчаться ей некуда. Да и не нужно«.

Григорий Заславский («Независимая газета»):
«?Грязь чавкает под ногами, задавая звук и ритм спектакля. За первой „драной“ стеной открывается другая, за нею — третья. Своей неизбежностью и неизменностью они открывают безрадостную перспективу российской жизни, в которой единственное светлое пятно — конечно, Чичиков с его детскими фантазиями».

Ольга Фукс («Вечерняя Москва»):
«Чичиков у Безрукова вышел натурой чрезвычайно впечатлительной, возбудимой, как самый чувствительный локатор. В который раз за последнее время Чичиков предстает не «мелким коммивояжером дьявола» (Набоков), а лицом, так сказать, сострадательного наклонения, с талантом и даже душой, которого угораздило родиться в России«.